Это сбивало с толку. Симона не помнила, был ли в ее жизни кто-нибудь, кого бы она ощущала настолько чутко. Особенно мужчину. С другой стороны, раньше она никому не предлагала на ней жениться, не говоря уже о том, чтобы получить согласие. Это все было ново для нее, неудивительно, что она нервничала. И чем ближе они подъезжали к Гетарии, тем больше Симона волновалась. Все-таки ей следовало поехать автобусом. А теперь у нее не будет возможности предупредить Фелипе о встрече с Алесандером, как-то подготовить деда к появлению гостя на пороге. Фелипе привыкнет, она не сомневалась, но он обязательно будет ворчать поначалу.

— Не удивляйся, если Фелипе не будет с тобой вежлив, — предупредила она Алесандера. — Учитывая все, что произошло…

— Ты имеешь в виду, учитывая, что я владею тремя четвертями его поместья? — Мужчина пожал плечами. — Сколько я себя помню, да и много лет до того, наши семьи не особенно дружили.

— Почему? Что случилось?

— А что обычно становится причиной фамильных распрей? Грубое слово. Косой взгляд. Или, как в нашем случае, невеста, которую увели из-под носа у моего прапрадеда и выдали замуж за другого.

— За кого?

— За деда Фелипе.

— О, понимаю. Надо же… — Симона покачала головой. — Но это случилось почти век назад, сейчас-то оно точно не имеет такого значения. В конце концов, семьи живут бок о бок.

— Баски очень трепетно относятся к фамильной чести, и память у нас долгая. Попранную гордость забыть невозможно.

— Наверное. — Симона задумалась. Как долго будут помнить ее самый короткий брак в истории рода Эскивель? Это, несомненно, подольет масло в огонь негодования в адрес рода Ортксоа еще на век вперед. Хорошо, что она затеряется в Австралии, когда они расторгнут брак. — А твоя семья? Как они примут новость о том, что ты женишься на Ортксоа?

Алесандер улыбнулся:

— Без энтузиазма. По крайней мере, поначалу. Но я скажу им, что пора положить конец старым распрям и двигаться дальше. А потом они будут счастливы повторять, что предупреждали меня и всегда знали — этим все и кончится.

— Ты не против это выслушивать?

— Мне все равно, кто что скажет. Особенно если я получу землю.

— Ах да, конечно.

Земля все окупала. Земля, которую Симона отдаст за сделку. За это его семья, наверное, простит все что угодно.

— Скажи мне кое-что, — решил сменить тему Алесандер. — Там, в Австралии, у тебя есть бойфренд? Кто-нибудь ждет тебя домой? Кто-нибудь может расстроиться из-за твоей свадьбы и появиться внезапно посреди церемонии?

Симона рассмеялась. Она не могла ничего поделать. Мысль о том, что Дэймон может заявиться и потребовать от нее не выходить замуж за другого мужчину, была слишком абсурдной, чтобы не смеяться. В любом случае Дэймону ничего не светит, даже если бы он захотел, чтобы Симона к нему вернулась.

— Нет. Никого нет.

Алесандер бросил на нее короткий взгляд:

— Звучит так, словно кто-то был.

— Кое-кто был, некоторое время. Но он в прошлом, и там и останется. Можешь мне поверить, он точно не появится, чтобы остановить свадьбу.

— Как насчет друзей, семьи? Они не будут волноваться за тебя?

— У меня нет другой семьи.

— А родители отца?

Симона покачала головой:

— Знаю, это звучит странно, но я их никогда не видела. Папа узнал, что он приемный, в тринадцать и никогда не простил семье, что от него так долго скрывали правду. Своих родных родителей он никогда не встречал, но ненавидел их за то, что они его бросили. Я думаю, поэтому мама и папа нашли общий язык, они понимали друг друга. У них не было никого в мире, кроме друг друга.

— И тебя.

— Да, но… — Симона подняла голову, словно пытаясь сквозь прозрачную крышу высмотреть на ночном небе подходящие слова. Как объяснить что-то личное незнакомцу, который должен скоро перестать быть им, потому что они должны пожениться? Сколько ему можно сказать? И все-таки было что-то привлекательное в возможности поделиться своей семейной историей с совершенно незнакомым человеком и знать, что это не имеет значения. В конце концов, он никогда не встретится с ее родителями. Теперь уже никогда. — Я всегда думала, что папе нужна была только мама. — Она поймала косой взгляд Алесандера. — Не пойми меня неправильно, он был хорошим отцом, иногда даже замечательным… — Симона с грустью вздохнула, вспоминая один из дней в начальной школе и гонку парами для отцов и дочерей. Они финишировали последними, но это не имело значения, потому что в тот год он хотя бы удосужился прийти. У него никогда не было работы, как у других отцов, но он всегда выдумывал отговорки, и каждый год она смотрела, как ее друзья бегут со своими отцами. Но в тот год он все-таки пришел, и она была вне себя от гордости. Много лет спустя она поняла — он сделал это просто потому, что до этого она днями и неделями умоляла его пойти, и наконец он сдался. Но тот день был как Рождество. — Правда, все было нормально. Просто я думаю, они были бы очень счастливы друг с другом и без того, чтобы заводить детей. Я всегда чувствовала себя лишней.

— У тебя нет другой семьи? Братьев, сестер?

— Нет.

Он больше ничего не сказал, и Симону это устраивало. Она была вполне довольна возможностью смотреть из окна на лозы, которые карабкались по шпалерам так высоко, что под ними можно было гулять. О сплетении побегов было думать проще, чем о фамильных хитросплетениях. Пока она не вспомнила еще об одном.

— Папа не хотел, чтобы его жена возвращалась в Испанию, когда ее мама умирала. Он не хотел, чтобы она восстановила отношения с отцом, который, по словам папы, ее бросил. Честно говоря, я думаю, он позволил ей поехать только потому, что подумал, что Фелипе стар и от него можно получить наследство, чтобы расплатиться с их долгами. Чего он не учел, так это того, что мама и Фелипе так хорошо сойдутся. Он ждал, что они примутся за старое и будут кричать друг на друга, пока крыша не рухнет. Но в этот раз все было по-другому. Наверное, потому, что ее мама умерла. Фелипе смягчился, мама повзрослела, и они оба начали понимать, сколько всего они упустили.

— Дед наверняка был рад тебя видеть, после того как потерял Марию.

Он слишком долго этого ждал. Симона сглотнула горечь вины, которая лежала на ее сердце тяжелым камнем с того дня, как она узнала о смерти Марии. Иногда у нее получалось забыть об этой вине, но потом это чувство вырывалось на свободу и напоминало ей об обещании, которое Симона дала себе много лет назад. И нарушила.

Она глубоко вздохнула. Сейчас она здесь. И еще не поздно все исправить.

— Да, он был рад. Мы все радовались, кроме папы. Ему не нравилось, что мама говорила на непонятном языке и смеялась шуткам, которых он не понимал. — Слезы снова подступили к глазам, и Симона постаралась их сдержать. Она любила отца, но иногда ей хотелось встряхнуть его хорошенько, чтобы он увидел, что ему не нужно сражаться со всем миром, чтобы получать от жизни удовольствие. — А теперь их обоих нет, и Фелипе тоже умирает. — Она отвернулась, вытирая со щек все-таки пролившиеся слезы.

— Тебе нелегко пришлось в последние несколько месяцев.

Симона зажмурилась, пытаясь справиться со слезами, не слышать его низкий, звучный голос, не дать ему ранить ее как-нибудь еще. Если бы он не говорил так… понимающе. Ей не нужно его сочувствие. Ей нужно решение.

— Не важно, — выдохнула она, стряхивая печаль. — Я не собираюсь рассказывать никому дома об этом… договоре. Тогда мне не придется никому объяснять, что пошло не так в моем скоропалительном браке. Тебя это, может, не волнует, а я ни от кого не хочу слышать «ну мы же тебе говорили».

— С твоей стороны совсем не будет гостей? Тебе не кажется, что это будет странно выглядеть? У тебя что, нет ни одной близкой подруги?

Симона фыркнула. Некогда у нее была лучшая подруга, которой она доверяла все. С начальной школы она и Карла мечтали, как будут подружками невесты друг у друга на свадьбе. Они делили все, хорошие времена и плохие, пока однажды Симона не обнаружила, что делит с Карлой своего лживого бойфренда. Еще и в постели Симоны, что, по ее мнению, делало предательство совсем уж невыносимым.